Как перестроить науку по западному образцу?

Проблемы перестройки науки по западному образцу еще остаются. Сегодня часть научных организаций привязана к Министерству индустрии и новых технологий РК, а часть - к МОН РК, но путь к производству остается сложным для ученых.

Что мешает решению инновационных задач в самой науке? Об этом продолжение беседы «ДН» с президентом Центра металлургии и обогащения научно-технологического холдинга «Парасат» МОН РК Ербулатом Тастановым.

- Ербулат Адиятович, вот вы говорите о необходимости развития науки, а может, проще все закрыть и следовать постулатам гарвардского профессора Портера, который сказал, что Казахстану наука не нужна?

- «Казахстану не нужна фундаментальная наука», - заявил Портер, и наши газеты умудрились опубликовать это. Даже когда мы увидели это на 1-й странице «Казахстанской правды», было просто удивительно и досадно.

- Но газеты правильно делают, если достоверно отражают сказанное. Коль Портера пригласили как эксперта рыночной экономики и заплатили за его исследования, значит, надо, чтобы народ знал его выводы и видел, как власти это понимают и как реагируют.

- Металлургия Казахстана дает четверть внутреннего валового продукта и ее роль остается значимой для страны. Но казахстанское сырье имеет свою, довольно сложную специфику, которую никто из западных компаний не будет изучать, потому что это дорого им обойдется. Но если в нашей стране была своя система и ИМиО успешно работал в области цветных металлов, то этот потенциал остается. Благодаря таким ученым, как Пономарев, Аветисян, Лебедев, в Казахстане было сформировано свое направление металлургии, и сегодня у нас есть 10 чисто технологических лабораторий, накоплен огромный багаж фундаментальных исследований. Над созданием новых производств работают известные ученые: по автоклавным пирометаллургическим процессам академик С.М. Кожахметов, термовакуумным - Л.А. Исакова, лабораторией редких и рассеянных металлов руководит первый доктор-металлург в Казахстане З.С. Абишева.

Состав руд сегодня все более усложняется, качество сырья, перерабатываемого металлургическими предприятиями, ухудшается. Это требует проведения глубоких фундаментальных исследований, выявления закономерностей поведения разных компонентов при переработке упорного минерального сырья. На Западе если кто и возьмется за их исследование, то только за большие деньги и только в узких рамках поставленных задач.

Вот, например, несколько лет назад мы планировали строительство обогатительной фабрики на Жайремском ГОКе, где опыт внешнеэкономической деятельности предприятия был маленьким, а финансовых средств не хватало. Чтобы получить кредит, требовалось привлечь зарубежные первоклассные инжиниринговые компании для проведения технологических исследований. Только под их рекомендации первоклассные банки давали кредит.

Несмотря на то что у нас были отчеты отечественных институтов по переработке жайремских руд, мы были вынуждены заказать известной фирме новые исследования, т.к. без этого ни один банк не стал принимать на рассмотрение наши документы для кредитования. Однако, заплатив 500 тысяч долларов, мы получили фактически такие же результаты, которые у нас уже были. Это были такие же исследования, как и у наших специалистов. Мы лишь убедились в том, что в обогатительных металлургических процессах в мире используются одни и те же реагенты, потому и металлургические процессы одинаковые. Просто мы заплатили за имидж известной в мире фирмы и утвердились в том, что наши исследования такие же.

Но механизм получения кредита оказался достаточно сложным: нужен был залог, известная команда менеджеров и т.д. Надо было еще заплатить несколько миллионов за банковское ТЭО: прописать в нем все - от производства до сбыта и поступления средств для погашения кредита. В итоге предприятие осталось при своих интересах, потому что выполнить такие условия в то время было сложно из-за отсутствия средств. Мы получили опыт, который, конечно, нужно было приобретать.

- А как сегодня отечественный научно-исследовательский институт работает с предприятиями, которые теперь принадлежат международным компаниям?
- Если сравнивать с прежней формой сотрудничества, то многие позиции, которые были, я считаю утраченными. Прежде казахстанская наука была широко представлена на предприятиях ГМК. К исследованиям, которые они предлагали, на предприятиях были более внимательны. Это потому что там была система - поддержка научно-технического прогресса, которую сегодня мы называем инновациями. Руководитель предприятия регулярно отчитывался за состояние научно-технического развития предприятия перед различными профилирующими инстанциями.

А сейчас приоритеты изменились, главное теперь - получение прибыли. Это плохо сочетается с научно-техническими мероприятиями, которые таят в себе немало рисков, потому что результат неизвестен. На это в прежние времена тоже была какая-то доля заложена. Комитет по науке и технике. Или отдел был на каждом крупном предприятии, через него осуществлялась связь НИИ с производственными нуждами. Поэтому создавалась система институтов от НИИ, проектно- конструкторских бюро до опытно-промышленных цехов на каждом предприятии.

- Наверное, так было, потому что раньше в прибыли предприятия закладывалось обязательное 10-15%-ное отчисление на развитие науки и внедрение новой техники?
- Сейчас, конечно, собственникам главное получить прибыль. Есть у них план производства, бюджет и прибыль в нем.

- Наверное, в контракте не прописывали показатели комплексного использования минерального сырья, улучшения экологии и т.д.?

- Зато сейчас все прописывается, и теперь у предприятий - недропользователей стало много различной отчетности. Может быть, даже больше, чем необходимо.

- В горно-металлургической отрасли, наверное, государство сейчас не заключает новых контрактов, сделки происходят без его участия?

- Государство стремится уложить все в правовые рамки, и многие моменты подвергаются правовому регулированию. В недропользовании контролируются стратегические сделки, для этого разработаны модельные контракты, в которых разработаны все пункты.

- Но ведь в Казахстане недропользователи вне нового законодательства, потому что они руководствуются контрактом, в котором гарантирована стабильность?
- Если даже какие-то вопросы не были прописаны в контрактах, недропользователи горно-металлургического сектора все равно руководствуются положениями, прописанными в законодательстве. Государство не может работать с ними вне норм законодательства, поэтому требует от них в переговорном процессе привести контракт в соответствие с законодательством, то есть внести соответствующие поправки. У государства всегда есть рычаги воздействия.

- Крупные компании сейчас работают с казахстанскими НИИ?
- Они работают по мере своих потребностей. Если нужно решить проблему «узких мест», провести какой-то технологический консалтинг, они обращаются. Конечно, они не очень щедры. По сути, они в Казахстане являются монополистами, хотя официального такого статуса у них нет. Научных организаций, наоборот, немало, но каждая лаборатория НИИ, вуза или Научного центра может предложить свои услуги по определенным темам только одной компании. Каждое месторождение, которое находится у них в пользовании, имеет свои особенности.

- Но если крупные компании стали субъектами мировой конкуренции, а в стране они монополисты, то разве их отношения с местными предприятиями не должны регулироваться антимонопольным законодательством, а потребляемые услуги иметь нормативную стоимость?
- Вряд ли АРЕМ сможет регулировать эту сферу. На наш взгляд, тут должна быть система, которая прописывается в контрактах. Например, если в контрактах прописано, что компания должна направить 1% доходов на обучение кадров, то они и направляют людей на учебу в вуз. А вот насчет науки нет никаких пунктов. Хотя в Казахстане есть конкурентная среда по оказанию услуг. Когда государством проводятся тендеры по научным исследованиям, то набирается 10-15 участников, которые получают заказы на конкурсной основе. Конечно, неправильно, когда несколько участников в таких тендерах бьются за то, чтобы предложить приемлемые цены. Ведь сложно выполнять научно- исследовательскую работу, пытаясь уложиться в сжатые ценовые рамки. Если ограничивать исследования, то результат может оказаться неполным. Хотя, конечно, компания может ставить вполне локальную задачу, а не замахиваться на обширные фундаментальные исследования. Это уже прерогатива государства.

- Компании в какой-то мере занимаются подготовкой кадров, но подготовка научных кадров - разве это не другая система?
- Сейчас министерство об этом думает. Три года назад закрыли докторантуру, диссертационные советы, а после 2010 года должна начать работать другая система. В новую систему НИИ не вписываются. Чтобы готовить научные кадры, мы должны открывать новые кафедры, лаборатории, но кто даст на это средства? Хотя науку двигают аспиранты, докторанты, без этого система подготовки научных кадров остается без мотивации для развития.
Министр говорит об интеграции науки и образования. Точки соприкосновения между вузом и НИИ. Например, если у нас есть 17 профессоров, которые могут читать лекции, вести спецглавы по спецкурсам, но если вузы заинтересованы поддерживать своих профессоров, то как нам интегрироваться в эту систему, неясно. Механизм не проработан.

- Если на интеграцию НИИ и вузовской науки понадобится еще 10-15 лет, то что в итоге будет?
- Министр сказал, что это задача Комитета науки МОН РК, но такой структуры, с такими масштабными задачами прежде не было. Для ее создания нужно пригласить специалистов, их нужно хорошо оплачивать, а кто согласится, если у государства есть свои рамки. Никто не придет при той зарплате, которую может предложить государство. Говорят, что вся наука на Западе делается в институтских лабораториях. Фактически же там даже наряду с Гарвардом есть научные центры. Например, НАСА - не вуз, а крупная научно-производственная структура, где есть и ученые, и производство. Там работают по самым передовым исследованиям. При этом свои наработки по материалам ученые могут тиражировать и в других отраслях.

- Получается, что прежнюю схему сломали, а новую еще не могут выстроить по западному образцу, и это еще вопрос, на который никто не знает ответа?
- Я думаю, что новое руководство МОН РК имеет потенциал, опыт и авторитет для этого. Но много времени у него не будет. Министры у нас работают от 2-6 лет.

- А кто был 6 лет?
- Предыдущий министр был.

- Как время пролетело...
- Тем временем кадровая проблема нарастала. Сегодня институты, входящие в систему МОН РК, имеют чисто исследовательский ресурс. Для них проблема - выйти из стен лабораторий, чтобы вывести исследования на производство. Раньше эту задачу решали отраслевые институты, а на заводах были опытно-металлургические цеха, которые работали над проектами модернизации производства.
Вот, например, на примере глиноземного производства, о котором мне легче судить. Раньше на площадке Павлодарского алюминиевого завода встречались представители академической науки, научно-исследовательской, отраслевой, заводской. Я был от вузовской науки. На кафедре Казахского политехнического института, созданной под имя известного ученого Пономарева и потом его талантливых учеников, по заказам предприятия лаборатория тесно работала с этим заводом. Все разработки внедрялись. Потом аспиранты проводили фундаментальные исследования, которые устанавливали закономерности. Производственникам - заводским ученым -объясняли механизм поведения процессов в свете этих исследований, хотя в хоздоговор с предприятием это не входило. Так заводские специалисты повышали уровень.
На площадке опытно-экспериментального цеха проводили испытания. Мы отдавали результаты исследований, хотя тогда тоже шла конкуренция научных школ, потому что это помогало находить более верные технические решения. Вот к тому периоду можно отнести в заслугу ученым ИМиО извлечение попутного галлия. Когда все нюансы были отработаны, разработали технологию. Сейчас отраслевые НИИ благодаря НИИ, оставшимся в структуре МОН РК, сохранились, а вот отраслевые, которые зависели от предприятий, исчезли после реформирования отраслевого министерства, при котором они существовали. По геологии хороший институт тоже был, опытно-обогатительная фабрика в городском поселке Гранитогорске, между Киргизией и Казахстаном, тоже была.

- Сейчас как: связь между частными предприятиями и институтами абстрактная?
- Связь есть, хотя не такая, как была. Пока предприятия идут по проторенному пути, то есть по тем еще технологиям идут, фундаментальная наука им не нужна была.

- Но они же работают, наверное, по прикладным вопросам с московскими, питерскими институтами, а фундаментальные исследования им не нужны?

- Конечно, раньше этими вопросами занималась Академия Наук РК. Тогда финансирование фундаментальной науки помогло разработать технологии извлечения галлия, рения из промывных растворов, которые сегодня внедрены на этих предприятиях. Конечно, гидрометаллургический способ Пономарева-Сажина был разработан на тот момент, когда обстановка для его внедрения не созрела, то есть энергоресурсы не стоили так дорого, как сейчас. Теперь этот способ становится актуальным, но его нужно довести до желаемого результата.

- О чем там речь идет?
- Замена процесса спекания на автоклавный - менее энергозатратный, экологически чистый. Мы еще тогда были готовы провести исследования. В то время даже начали монтировать в опытном цехе оборудование, но не успели довести до конца исследования.

- Может, сегодня заводу выгодно так работать, может, они готовую технологию хотят купить или свою электростанцию построить?

- В таком заказе завод, может, и не заинтересован сейчас. Это если министерство начнет такую задачу ставить. Купить такую технологию они не смогут, а если купят, то им придется ее доводить и приспосабливать к местной руде. Это большой риск и большие затраты, потому что казахстанское сырье свои особенности имеет. Например, в России тоже какие-то результаты были получены, но и для них лабораторные исследования представляют риск, а предприятия не хотят рисковать.

Когда электроэнергия была доступной, относительно дешевой, они не спешили тоже. Металлургические процессы потребляют много электроэнергии, а потенциал по запасам алюминия у нас большой. Нужно проектировать новые технологии. В свое время существующее производство модернизировалось, в технологиях моменты уточняются, отрабатываются. Поэтому если раньше на тех площадях производственные мощности были рассчитаны на 1 млн, а сейчас благодаря модернизации выпускается 1,6 млн тонн глинозема. Но пока металл экспортируется, добавленная стоимость остается за пределами страны. Государству невыгодно, поэтому в Программе развития отрасли ставится задача по производству твердых сплавов, особо чистых металлов.