Об усилиях властей помочь гибнущей науке

После развала СССР для отечественной науки наступили не лучшие времена. Описывать, что именно было плохо, нет смысла - пожалуй, не будет особым преувеличением сказать, что плохо было все. В "жирные нулевые" ситуация, вроде бы, начала постепенно улучшаться - по крайней мере, денег в науке с каждым годом становилось все больше. Это признают практически все специалисты, даже очень скептически настроенные к идее возрождения отечественного научного потенциала.

Впрочем, эффект от финансовых влияний оказался не очень заметным - в начале 2010 года известное агентство Thomson Reuters на основании анализа публикаций отечественных специалистов в научных журналах пришло к выводу, что российская наука сейчас переживает период упадка. Неутешительные итоги подводили и те, кто наблюдал за динамикой научной жизни в РФ "изнутри" - главный ученый секретарь Президиума Российской академии наук академик Валерий Костюк, выступая на ежегодном общем собрании РАН, заявил, что вклад России в мировую науку и разработки в 2009 году составил 2 процента.

Вполне возможно, что отсутствие прогресса - это не признак бесполезности прилагаемых усилий, а просто проявление буферного эффекта - для того чтобы результат был заметен после столь значительного провала, положительные изменения должны накапливаться достаточно длительное время. В конце июня Министерство образования и науки (МОН) объявило о новой попытке вывода российской науки из кризиса, масштаб которой далеко превосходит все предыдущие мероприятия.

Конкурсная документация, в которой все условия подачи заявок прописаны детально, доступна здесь.

МОН организовало конкурс для ведущих ученых, как российских, так и зарубежных, победители которого получат гранты по 150 миллионов рублей каждый сроком на три года для проведения исследований в России. Всего будет распределено 80 грантов, которые выдадут не самим ученым, а тому российскому вузу, с которым грантополучатель договорится о работе (причем в условиях оговаривается, что победитель должен будет проводить в этом вузе не менее 4 месяцев в году). Подать заявку на грант исследователи должны до 26 июля, то есть в течение месяца с момента официального объявления о старте программы. Пока неясно, кто будет проводить экспертизу выдвинутых проектов, так как состав экспертного совета еще не утвержден.

Мы попросили нескольких российских ученых прокомментировать новую программу и сделать прогнозы относительно ее влияния на ситуацию в отечественной науке в целом. Например, физик из немецкого Карлсруэ Александр Мирлин, отвечая на наши вопросы, заявил, что не до конца определенные правила проведения конкурса подорвут доверие к нему и оттолкнут потенциальных грантополучателей. Кроме того, Мирлин отметил, что только одной этой программы недостаточно для спасения науки в России - по его мнению, государство должно создать условия для того, чтобы видные ученые могли нормально работать в стране не в течение нескольких лет, а на долгосрочной основе.

Сегодня мы представляем мнение о новой грантовой программе молекулярного биолога Алексея Аравина, работающего в знаменитом Калтехе - Калифорнийском технологическом институте (Caltech). Аравин закончил биологический класс московской школы номер 520 и поступил на биофак МГУ. В 1988 году после окончания университета он поступил в аспирантуру МГУ и работал в лаборатории В.А. Гвоздева в институте Молекулярной Генетики РАН. Также во время аспирантуры Аравин некоторое время работал в лабораториях во Франции и Германии. С 2004 года, после защиты кандидатской диссертации, занимался наукой в США, сначала в университете Рокефеллера (Rockefeller University), а затем в лаборатории Cold Spring Harbor (научно-исследовательский институт в США, которым долгое время руководил один из открывателей структуры ДНК Джеймс Уостон). В январе 2010 основал свою лабораторию в Калтехе.

Мы задали Алексею Аравину те же вопросы, что и остальным ученым: 1. Вы согласны с министром Фурсенко в том, что основными проблемами российской науки являются длительная изоляция от мировой науки, низкий статус ученого в России и низкие зарплаты?
2. Несмотря на перечисленные проблемы, министр полагает, что в последнее время в российской науке произошли позитивные изменения и ситуация сейчас намного лучше, чем была 5-7 лет назад. А вы видите позитивные изменения?
3. На Ваш взгляд, будет ли новая инициатива МОН эффективной для спасения российской науки?
4. Фурсенко объяснил, что отбор заявок на получение грантов будет осуществляться по правилам международной экспертизы. Однако состав экспертной комиссии пока не определен и неизвестно, будут ли в нее входить иностранные эксперты. Не повредит ли такой подход всей программе?
5. В общей сложности будет выделено 80 грантов по 150 миллионов. Это много или мало?
6. Вы будете подавать заявку на этот грант?
Вот его ответы:

1. Не берусь говорить, что это основные проблемы, но что они есть - это точно. Причем эти проблемы связаны: отсутствие денег снижает возможность возвращения и взаимодействия с учеными из других стран.

2. Я вижу изменения в высказываниях власть имущих, в их желании что-то изменить. Кроме того, по сравнению с пиком падения российской науки, который пришелся на 90-е годы, стало немного больше денег. Но значительных подвижек в борьбе с изоляционизмом лично я пока не вижу. Главным шагом в преодолении изоляционизма должно быть приглашение ведущих зарубежных ученых (не только российского происхождения) в экспертные советы, в том числе и в совет по объявленным грантам МОН.

В наших прошлых публикациях мы привели мнение о новой программе МОН математика Сергея Фомина и физика Александра Мирлина. Интервью с Фоминым можно прочитать здесь, а с Мирлиным - здесь.

3. Программа вызывает двойственное впечатление. С одной стороны, общее направление кажется вполне благим. Но с другой стороны, многие технические моменты выглядят очень странно. Например, очень короткие сроки подачи документов для участия в конкурсе, отсутствие информации об экспертном совете, хотя прием заявок уже начался. Это кажется мелкими деталями, но на самом деле такие детали очень важны, потому что они вызывают обоснованное недоверие и подозрение, что вместо прозрачного конкурса, который должен отобрать лучших, получатели грантов заранее известны. В результате программа может добиться обратного результата: вместо привлечения ведущих ученых, которые рассчитывают на честную процедуру, она окончательно отпугнет тех, кто думает о взаимодействии с российской наукой. Результат мы узнаем довольно скоро, когда объявят победителей конкурса, и тогда станет ясно, эффективна ли программа для спасения российской науки или направлена на скорейшее освоение бюджетных денег.

С другой стороны, я не могу не удивляться, что такая программа объявлена на фоне сокращения финансирования Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), единственного фонда с более-менее вменяемой конкурсной процедурой для поддержки научных проектов российских ученых. В конкурсах РФФИ можно много чего улучшить, включая размер индивидуальных грантов и процесс экспертизы заявок, но в целом это работающая программа, которая должна развиваться и увеличиваться.

4. Любой серьезный грантовый проект должны экспертировать ведущие ученые со всего мира. И на момент подачи люди должны знать, кто именно будет оценивать их заявки.

5. Мне кажется, что это много и по числу грантов и по сумме каждого отдельного гранта, но недостаточно по продолжительности (всего 3 года). Я не думаю, что 80 ученых мирового уровня (а программа явно рассчитана именно на них) подадут заявки в этом году. На мой взгляд, было бы логичнее разбить эту программу на несколько лет, то есть, в 2010 году, например, распределить десять грантов, в 2011 - еще десять и так далее. А сейчас эта программа как бы одноразовая - надо успеть подать заявку сейчас, а что будет в следующем году - неизвестно.

6. Нет. Кроме проблем с процедурой подачи заявок, о которых я сказал раньше, на моей стадии научной карьеры я не могу себе позволить четыре месяца в году проводить в России. Этой программой смогут воспользоваться только ученые на определенном этапе своей карьеры. Проводить в России минимум четыре месяца в году смогут только те специалисты, у которых уже есть своя лаборатория на Западе, работающая настолько хорошо, что она сможет функционировать и без них. Иными словами, новая программа МОН подходит для определенных ученых, но нужны и другие программы.

В нашей следующей статье мы опубликуем интервью с биологом Константином Севериновым, который одновременно заведует лабораторией в институте молекулярной генетики РАН и является профессором университета Ратгерса (США).