Капица: Потенциал российской науки стремится к нулю

Российский аналог Кремниевой долины может погубить бюрократия.

Президент Дмитрий Медведев провел совещание комиссии по проекту создания Центра для исследований и разработок (аналог Кремниевой долины в США). Обсуждался ряд регионов, среди которых Томск, Новосибирск, Санкт-Петербург, Обнинск, Дубна. Кроме того шел разговор о территориях в непосредственной близости от Москвы (участки по Ново-Рижскому и Ленинградскому шоссе, земли, примыкающие к Школе управления в Сколково). Решение о месте должно быть принято Медведевым в течение десяти дней.

Как заявил помощник президента Аркадий Дворкович, Медведев поручил принять решение о создании управляющей компании для проработки проекта, включая финансовую сторону. Предполагается, что федеральный бюджет профинансирует развитие инфраструктуры (включая научную) и разработку проектной документации по некоммерческим объектам. Остальные объекты будут строиться при участии частных инвесторов.

Как сами ученые смотрят на создание российской Кремниевой долины, рассуждает доктор физико-математических наук, главный научный сотрудник Института физических проблем им. П. Л. Капицы, профессор Сергей Капица.

«СП»: – Сергей Петрович, как вы относитесь к идее организации инновационного центра?

– В Новосибирске такой центр уже организован, он много сделал для инноваций. Там был инновационный опыт – не знаю, знаете ли вы об этом, или нет.

«СП»: – Я знаю только, что там большой Академгородок…

– Да, но вскоре после его основания, в 1970-х годах, организатору всего этого дела, академику Лаврентьеву стало ясно, что там есть условия для инновационных разработок – есть наука, новые кадры воспитаны. Тогда в Новосибирске организовали структуру «Факел», причем эта инициатива активно поддерживались ЦК ВЛКСМ. «Факел» начал работать, эффективно внедрять инновации в производство. Но очень скоро все руководство «Факела» пересажали, обвинив в растратах. На самом деде, причиной было покушение «Факела» на монополию наших крупных министерств и предприятий. Они воспользовались своим политическим влиянием, и убили это начинание. Это очень жестокий урок.

Вообще же, опыт Сибирского отделения РАН есть величайший по успеху опыт инноваций. Не было бы нашей западносибирской нефти, если бы не было этого опыта.

«СП»: – Я вот чего не понимаю: сейчас существуют наукограды, те же академгородки. Тем не менее, речь идет о создании нового инновационного центра. Чем он будет принципиально отличаться от существующих?

– Я не знаю. Они говорят, что в российской Кремниевой долине не должно быть фундаментальной науки. Это величайшее заблуждение. Опыт новосибирского академгородка не стоит забывать. Японцы, кстати, в свое время переняли этот опыт. Лаврентьев мне рассказывал, как два японца провели два года в новосибирском академгородке, и, как он выразился, всю плешь ему выели. А потом этот опыт японцы воспроизвели почти буквально в Цукубо – это такой научный центр, приблизительно в ста километрах от Токио.

Я был одним из первых советских ученых, который посетил этот центр. Он оказался копией академгородка Новосибирска. И очень успешной копией.

«СП»: – А что нужно для успеха инновационного научного центра?

– Там три составляющих. Первое – научный городок, мультидисциплинарный. Там должны быть и биологи, и филологи, и экономисты, и геологи. Второе – университет, который питает кадрами этот самый центр. Вот тогда можно и инновации туда впихнуть.

В Новосибирске, повторюсь, инновации в свое время убили. Это урок из прошлого. Но имейте в виду, что и сейчас инновации будут убиваться двумя агентами: внутренними – всевозможными министерствами, бюрократией, и внешними – иностранным вторжением.

«СП»: – Эксперты говорят, чтобы успешно развивались такие проекты, как Кремниевая долина, нужен рынок, который бы потреблял инновационные разработки. У нас есть такой рынок?

– Понимаете, это комплексная вещь. Рынок – только инструмент распространения инновационных знаний. Возьмите Новосибирск – там была политическая поддержка Хрущева. Хрущев поддерживал Лаврентьева, а Лаврентьев был – одновременно с Хрущевым – молодым вице-президентом Академии наук в Киеве. Как-то там они поняли друг друга, и решили развивать науку в Сибири. Но печальной страницей было, что там не удалось сделать инновационный центр – из-за сопротивления бюрократии.

«СП»: – Эта ситуация может повториться?

– Боюсь, что да. Вообще, тут действует такая схема. Фундаментальной науке требуется примерно сто лет, чтобы ее разработки были реализованы. Практическая наука может изменить промышленность за десять лет. А промышленность, если она хорошо работает, может перековаться за год.

«СП»: – Обсуждая развитие инноваций, президент говорит, что нужно создать условия, чтобы наши ученые возвращались в Россию. Что для этого нужно?

– Создать здесь нормальные условия.

«СП»: – А что для ученого – нормальные условия? Наверное, не только зарплата?

– Нет, не только. Это вопрос поддержки, человеческого внимания к нему. Понимаете, у нас последняя на букву «б» занимает, благодаря ТВ, место в умах молодежи, и это ориентирует людей. А ученые… Где вы сейчас узнаете имена ученых? Даже когда они получают государственные премии, это не является информационным поводом.

«СП»: – Как вы оцениваете потенциал современной российской науки?

– Сейчас он стремиться к нулю.

«СП»: – Жестокие слова…

– А что делать, милый мой? Это не мною сказано. Нас перестали цитировать, к нам перестали ездить. В советское время гораздо больше иностранных ученых приезжало в Москву, чем сейчас.

«СП»: – Если сравнивать советскую науку с нынешней, разрыв в разы, в десятки раз?

– Именно. А главное – производная: там был рост, а сейчас наоборот.

«СП»: – Этот потенциал возможно восстановить?

– После революции, в тяжелые 1920-г годы мы из пепла создали современную науку, без которой бы не было ни атомной бомбы, ни индустриализации страны – ничего. А сейчас, наоборот, – все, что у нас было, мы растоптали. Ленина ругали, что он сто философов посадил на корабль, и отправил за границу. А сейчас десятки тысяч наших лучших, образованных людей экономическим путем выжили из страны. То есть, сейчас не лучше, – наоборот, совсем наоборот.