Конец «третьего мира»

– Вы буквально только что вернулись из Египта. Как вы можете охарактеризовать то, что происходило на улицах Каира? Революция? Беспорядки? Беспредел?
– На мой взгляд, это очень напоминает нашу перестройку конца 80-х. Те же светлые и искренние лица митингующих, радостная вера в успех на пути к свободе и демократии, политическая наивность масс и политический инфантилизм лидеров оппозиции. Беспорядков практически не было до 2 февраля, когда на площадь (по-арабски – «майдан») вышли так называемые «сторонники Мубарака» на лошадях и верблюдах и устроили ряд крупномасштабных провокаций. Попытки развязать беспредел были, когда в ночь с 28 на 29 января вдруг оказались открытыми одновременно несколько тюрем и на улицы города вышли около 20 тыс. уголовников. Но тут сработала традиционная самоорганизация жителей городских кварталов, когда молодые люди от 12 до 30 лет вышли с деревянными «мечами» патрулировать улицы и не допустили массовых грабежей и актов насилия.

Конечно, разграбили Египетский музей, пострадали иностранные журналисты и сами египтяне – это, безусловно, в каждом случае – трагедия.

Но в целом все эти инциденты остались именно инцидентами, которые удалось локализовать и пресечь и не дать им перерасти в волну действительно криминального беспредела.

– Насколько, по вашим впечатлениям, в Египте было безопасно и какова там сейчас обстановка? Россиян беспокоит, закроется ли теперь этот дешевый вариант отдыха.
– До начала действий «сторонников Мубарака» реальную опасность представляли только вышедшие на свободу криминальные элементы, которым, как показала практика, сам народ вполне способен сопротивляться. Но после появления на площади якобы проправительственных сил начались политические провокации. Так, в ночь со 2 на 3 февраля на площади Тахрир в толпе митингующих были обнаружены и выданы войскам некие иностранцы, которые, по словам митингующих, под видом гуманитарной помощи демонстрантам распространяли наркотики и взрывчатку. Эта явная провокационная акция, направленная на дискредитацию оппозиции, возбудила подозрение ко всем иностранцам в принципе – не только журналистам. Я сам на пути из центра города в аэропорт вынужден был пройти три заставы народного ополчения, где был обыскан и имел длительные объяснения с представителями народного самоуправления.

В моем случае арабский язык и российский паспорт возбуждали симпатию, и меня легко отпускали.

Но известно, что многие журналисты, в том числе и российские, серьезно пострадали от рук именно сторонников режима.

На курортах, насколько я знаю, все это время было спокойно, хотя западные туристы массово уезжали – за несколько дней выехали около 9 млн человек. Русские оставались до последнего и еще остаются. Но по всей стране перебои с продовольствием, ограничения на работу различных учреждений. Только в воскресенье 6 февраля заработали банки. Вообще, в такой ситуации не до отдыха, и перспективы туризма в стране меня меньше всего волнуют с точки зрения того, где россиянскому обывателю можно дешево отдохнуть. Пусть едут к себе на дачу. Или в Турцию.

Туризм, однако, важнейшая отрасль египетской экономики, практически вторая статья доходов бюджета после иностранной, прежде всего американской финансовой помощи.

Туристический бизнес давал работу десяткам тысяч египтян, и крах индустрии за несколько дней нанес очень сильный удар по национальной экономике. Потребуется длительное время, чтобы восстановить стабильный приток туристов даже после политической стабилизации.

– Возникла ли данная ситуация стихийно? Если нет, то каковы были движущие силы?
– А что, «стихия» исключает наличие действующих сил? Например, природная стихия не имеет физических сил, действующих внутри нее? Думаю, что, как и в природе, в политической стихии мы имеем дело со «стихийным» действием различных политических и общественных сил. Однако контекст этой политической стихии гораздо шире, чем только лишь проблемы одной страны.

Существует глобальный контекст, глобальные интересы и процессы, эти процессы происходят в цепи других событий в соседних арабских (и не только арабских) странах.

Есть фактор глобальной политической игры, проектов и сценариев, которые, как во всякой игре, меняются подчас на ходу. Все эти факторы, находящиеся в динамическом развитии и взаимодействии, безусловно, необходимо учитывать при анализе происходящего.

В этом плане я бы выделил несколько уровней:

1). Локальные факторы. Режим Мубарака, правивший страной практически 30 лет, характеризовался высоким уровнем авторитаризма и коррупции. В стране с 80-миллионным населением около 16 млн безработных, большинство семей живут менее чем на 100 долларов в месяц. Огромное количество людей живут менее чем на 2 доллара в день. Страна критически зависит от иностранной, прежде всего американской помощи и вынуждена вести соответствующую политику. Многие внутренние противоречия – экономические, социальные, религиозные – загнаны вглубь и принципиально никогда не решались. Мубараку так и не удалось преодолеть негативные последствия политики «открытых дверей» (инфитах), проводившейся в 1970-е гг. при Садате и приведшей к усугублению социальных антагонизмов и социальной поляризации общества.

С другой стороны, на фоне некоторых других стран арабского мира и особенно Африки Египет был относительно благополучным, люди, по крайней мере, не умирали с голоду.

Относительно успешная макроэкономическая политика последних лет помогла избежать негативных последствий мирового финансового кризиса 2008–2009 гг. Это обеспечивало стабильность режима, несмотря на все чудовищные диспропорции и высокий уровень социальной несправедливости и экономической эксплуатации. Кроме того, достигнутые в начале 1980-х в первые годы правления Мубарака успехи в здравоохранении резко снизили уровень детской смертности, что позволило сегодняшней молодежи просто дожить до того возраста, когда они могут выйти на улицы с демонстрацией протеста. Опять же, сравнительная доступность среднего и высшего образования (хотя и низкокачественного – функциональная неграмотность в стране достигает 60%) обусловила высокий уровень социальных ожиданий населения, в особенности городского «образованного класса», вынужденного, как и в Тунисе, в силу социально-экономических диспропорций зарабатывать чем придется, в том числе – и в значительной степени – неквалифицированным трудом.

Именно эти люди – оказавшаяся давно не у дел городская интеллигенция – и стали основной движущей силой нынешних акций протеста, что позволяет охарактеризовать сегодняшний кризис как кризис социальных ожиданий.

2). Региональные факторы. Египет – важнейшая и ключевая страна ближневосточного региона, арабского и исламского мира. Это не только одна из наиболее сильных политически стран Ближнего Востока, центр исламского религиозного знания, но и один из исторических лидеров национально-освободительного и исламского политического движения, т. е. проекта «модерн» в арабо-исламском мире. Кроме того, Египет исторически является крупным политическим игроком на пространстве Африканского континента, одним из лидеров Африканского союза. При этом республиканский Египет, бывший во времена Насера в 1950-60-е гг. важнейшим союзником СССР и ставший в 1970-е при Садате одним из ключевых стратегических партнеров США и заключивший сепаратный мир с Израилем, во времена Мубарака успешно балансировал между основными международными игроками в регионе, не только соотносясь с их политическими интересами, но и сознательно оставляя без ответа или откладывая решение многих стратегических проблем.

Все это превращало Египет в точку все возрастающего напряжения на карте этой части мира.

3). Глобальные факторы. Республиканский Египет был вписан в постялтинскую систему международных отношений. Свержение пробританской монархии в 1952 г. тесно коррелировало с переходом глобальной роли Великобритании к США по итогам Второй мировой войны, когда Америка сменила Британскую империю в роли того, что в советском политическом языке называлось «жандармом мирового империализма», а в современной политической терминологии именуется «глобальным полюсом силы». В этом смысле ориентация Насера на СССР, возникшая после (и в значительной степени по причине) недостижения договоренности с США о финансировании строительства Асуанской плотины и необходимая Египту в условиях национализации Суэцкого канала, оказалась серьезным проколом «заокеанских стратегов». Однако эта оплошность была исправлена при первой же возможности, когда к власти пришел Садат.

Причем происходило это при полномасштабном задействовании так называемого «исламского (на деле – псевдоисламского) фактора», опиравшегося на саудовскую «культуру нефти» и происходившего на фоне существенных неформальных послаблений в отношении «Братьев-мусульман», репрессированных при Насере и до сих пор находящихся под формальным запретом.

Садатовский, а затем и мубараковский Египет стал одним из важнейших форпостов Запада в «третьем мире» в условиях внешнего противостояния Запада и Востока. В последние же десятилетия происходит фундаментальная смена самой парадигмы глобальной политики. Произошла не только смена оппозиции «Восток – Запад» моделью «Север – Юг». Советская перестройка, распад Советского Союза и социалистического лагеря («второго мира») привели к подрыву иерархии политико-экономических «миров» – «первого», «второго», «третьего» – по степени экономического развития и следующей из этого политической гегемонии. Не исключено, что нынешняя египетская «перестройка» (а типологически это именно «перестройка» советского образца) есть не что иное, как конец концепции «третьего мира» после окончательного исчезновения мира «второго».

Современный глобальный тренд связан с окончательным преодолением наследия проекта модерн со всеми его составляющими – национальным государством и политическим национализмом, индустриальной модернизацией, технократией, секуляризмом, глобальными полюсами силы и пр. Сегодня формируется принципиально иная концепция распределения мировой власти, опирающаяся на консенсус транснациональных элит, объединенных неким подобием средневековой патронажно-клиентельной связи, своего рода «неофеодализм». В этом смысле лозунгами сторонников Мубарака на каирских митингах – не менее наивными, чем лозунги его противников, – непроизвольно, как «устами младенца», глаголет истина: «Слуга Барадеи, где ты был в 73 году?» (Имеется в виду Октябрьская война 1973 г. на Синае, называемая в израильской литературе «войной Судного дня».) Это вольный перевод. «Слуга» – в оригинале «амиль» – термин, обозначающий именно клиента, находящегося под покровительством и защитой своего патрона.

Но на самом деле аль-Барадеи едва ли может рассматриваться как сколько-нибудь серьезный «клиент» такого рода.

Скорее это египетский «академик Сахаров» – символическая личность, физик-ядерщик, бывший глава МАГАТЭ, знамя диссидентуры, интеллектуал и порядочный человек, выдвигающий абстрактные общедемократические лозунги, но неспособный представить сколько-нибудь реальную политическую программу.

«Братья-мусульмане» в этих событиях показали себя больше как национальная, нежели как собственно исламская сила, отказавшись от претензий на президентство и выразив в конечном итоге готовность к диалогу с властью, хоть и с оговоркой, что они делают это лишь для того, чтобы проверить серьезность намерений самой власти. Тем не менее очевидно, что единство египетской нации для них сегодня важнее, чем реализация некоего универсального проекта (а исламский проект не может не быть универсальным).

Скорее всего, это объясняется тем, что «Братья» попросту не располагают таким проектом, и в лучшем случае это аналог кадетов времен первой русской революции (с которыми также блокировались либеральные российские мусульмане), а в худшем – это коллективный «поп Гапон», превративший каирский «Первомай» в «кровавое воскресенье», выведя десятки тысяч (а на пике событий – миллионы) людей под танки и нагайки верблюжьей кавалерии «сторонников Мубарака».