Не хуже олимпиады в Сочи

Замечательный ученый-физик из Института ядерных исследований в Троицке Николай Голубев во время нашей встречи в CERN сказал очень мудрую вещь: чтобы наука развивалась, она должна ставить перед собой цели и задачи, которые кажутся на первый взгляд недостижимыми и нерешаемыми. Они необходимы для процесса познания, только совершая невозможное, возможно двигаться вперед. Так развивались космические технологии времен Королёва, на таких же принципах строился проект Большого адронного коллайдера. Вдумайтесь, более 20 лет назад было начато строительство огромного научного прибора, который сейчас является самым мощным, самым современным в мире и концентрирует в себе лучшие, совершеннейшие на сегодня технологии.

Как это могло случиться? Причина в том, что при проектировании БАК изначально рассчитывался на технологии, которых еще не существовало, но без развития которых невозможно было достичь конечной цели. Иначе двадцатилетние труды были бы потрачены впустую: построенная наконец машина сразу стала бы морально устаревшей. Вместо этого создатели БАК сразу закладывались на то, что в ходе работы они создадут свои, новые технологии, которых еще нет, решат задачи (технические и научные), решить которые представляется невозможным. И все поставленные задачи за 20 лет строительства были успешно решены, сделав БАК неоспоримым лидером в своей области.

Но и это не главное.

В такой постановке задачи кроется и важная практическая польза этой «высокой» фундаментальной науки.

Технологии и материалы, которые разрабатываются для успешной работы такого гигантского прибора, как БАК, и остаются, что называется, «на столе» у физика, решающего научную задачу, это не «отходы производства», а бриллианты. Для государств, выступивших инвестором международного научного проекта, разработанные технологии и есть практический результат проекта. Созданные в научной среде, они затем могут передаваться бизнесу, который будет использовать их в «мирных» целях. Таким образом минимизируются издержки: ведь даже самая крупная компания десять раз подумает, прежде чем инвестировать в призрачный проект создания «невозможной» технологии. Государство, финансирующее фундаментальную науку, вполне может себе такое позволить: результат будет.

И вот теперь России представляется уникальный шанс принять на своей территории следующий проект CERN – Международный линейный коллайдер (International Linear Collider, ILC). Если ОИЯИ в Дубне выиграет конкурс и станет «домом» ILC, в Подмосковье появится ультрасовременный международный научный центр, на условиях партнерства придут инвестиции государств со всего мира (де-факто CERN давно не является сугубо европейской организацией). Там будут работать лучшие ученые, появятся новые рабочие места, студенты, аспиранты, уникальные наукоемкие отрасли российской промышленности будут надежно обеспечены заказами. Скоропостижно скончавшийся директор ОИЯИ академик Алексей Сисакян осознавал всю важность этого проекта и, заручившись поддержкой президента РАН и правительства Подмосковья, приложил все силы для его осуществления на территории России.

«Для России это было бы здорово: это было бы не хуже, чем проведение в Сочи Олимпиады», – сказал он в сентябре прошлого года.

Действительно, ILC, будучи международным проектом, требует куда меньшего финансирования со стороны России, чем тешащая сердца обывателей и имидж властей Олимпиада, а экономические, научные, образовательные и технологические дивиденды от его реализации могут быть огромными, бесценными.

Но в таком деле одного энтузиазма ученых недостаточно. Сисакян отмечал, что «нужна, конечно, явно выраженная воля государства». Но этой воли как раз и нет. Главным оппонентом проекта выступает не кто иной, как министр науки и образования Андрей Фурсенко. «Я считаю, что втягиваться в такой проект можно и нужно, когда мы имеем хотя бы больше 50% шансов на то, что мы окажемся победителями. А для того чтобы просто обозначить свое присутствие, мне пять миллиардов жалко», – заявил он в конце прошлого года в интервью РИА «Новости».

То есть пять миллиардов рублей на то, чтобы гарантированно получить на своей территории передовой научный центр мирового значения, куда лучшие ученые приедут на правах партнеров (а не «высоких гостей», как это, видимо, будет в Сколково), – это слишком много.

Для сравнения: «Роснано», результатов работы которого нет и не предвидится, получил из бюджета 130 млрд рублей (получит до 318 млрд), бюджет мифического пока проекта «Сколково» (об организации эффективности науки там до сих пор неизвестно) составит 60 млрд рублей (возможно, больше).

Масштабы поражают. Обеспокоен Фурсенко и участием России в ITER – проекте международного экспериментального термоядерного реактора, практическая польза которого вообще несомненна.

«Ученые всегда хотят больше», – критикует жадность лучших умов министр.

По его словам, если поддаваться этому давлению, «мы никогда ничего в принципе не создадим».

Вот так. Где уж тут ждать государственных инвестиций в «невозможные» проекты вроде полета на Марс, которые могут принципиально изменить современную науку, а вслед за ней и жизнь?

Удел науки в России – получать гранты, годовое финансирование которых на целую группу сопоставимо с месячной зарплатой зарубежного профессора, тратить их в соответствии с драконовскими ограничениями закона о госзакупках и ловить шишки за «неэффективность», «отсталость» и ориентированность на Запад.

Пока в России не изменится система мировоззрения людей, решающих вопросы государственных инвестиций в науку, пока не будут побеждены традиционные закрытые методы проведения конкурсных отборов и не исчезнет суеверная фобия перед международным сотрудничеством, современная наука на нашей земле останется уделом героев-одиночек. Крупные государственные проекты останутся мыльными пузырями пафоса. «Роснано» уже показал себя, на очереди «Сколково». Только вот цена имиджевых проектов властей для бюджета – а следовательно, для кармана налогоплательщика – становится все выше. Прав глава Минобрнауки: с таким подходом «мы никогда ничего в принципе не создадим».