"На орбите в любой момент мог случиться взрыв..."

Виктор Савиных вспоминает секретную операцию на орбите по спасению станции «Салют-7».

Недавно дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт, доктор технических наук Виктор Савиных отметил 70-летие. Он наш сосед, житель «городка космонавтов» на Хованской улице.

Сегодня профессор, доктор наук Савиных — президент Московского государственного университета геодезии и картографии (известный многим как МИИГАиК).

«Холодно, темно, и тишина давит на уши»

— Виктор Петрович, ваш полет, в 1985 году с Владимиром Джанибековым, был вызван нештатной ситуацией: вы отправлялись в полную неизвестность, поскольку на пустой орбитальной станции «Салют-7» что-то случилось, и она перестала реагировать на сигналы с Земли. Как работалось в такой ситуации?

— Такая ситуация случилась впервые в истории космических полетов. И не дай бог, чтобы она повторилась. Мы летели, не только не зная, что там произошло, но и не зная точного местоположения станции на орбите, так как она не отвечала на сигналы. Два дня к ней подбирались, а когда увидели, то поняли, что стыковаться придется вручную. Солнечные батареи не вращались, внутри станции минусовая температура, все агрегаты разморожены.

Больше месяца потребовалось, чтобы станция «ожила». Так и работали. Холодно, темно, но самое ужасное — это жуткая тишина, которая давила на уши. Вот мы с фонариками там и летали, прямо как в детективном фильме. А потом появились проблемы с атмосферой и водой. Взрослый человек примерно за 8 часов выделяет более 800 г воды в виде пара через дыхание и испарения с поверхности кожи.

На Земле мы этого не замечаем, а в космосе вся эта влага накапливается. Пока не работали системы и было холодно, вода где-то растворилась. А когда вновь стало тепло, накопившаяся вода осела по всему корпусу, на всех разъемах, иллюминаторах — везде. В любой момент могли случиться короткое замыкание, взрыв или пожар. Это, наверное, и был самый страшный момент. Так что в течение пяти месяцев мы сначала пережили ледниковый период, потом всемирный потоп, а затем глобальное потепление.

— Каким образом вы попали в отряд космонавтов?

— Я учился в МИИГАиКе вовсе не на космонавта, а на инженера-оптика. В 1969 году с отличием окончил оптический факультет. Поскольку был ленинским стипендиатом, имел возможность выбирать место работы. Тогда уже стало ясно, что осваивать космос предстоит не только летчикам, но и гражданским специалистам. Я написал заявление о прохождении медкомиссии для зачисления в отряд космонавтов.

Со спортом дружил всегда, да и хотелось самому посмотреть, как работают приборы, в создании которых я участвовал, провести эксперименты с ними. Но медкомиссию прошел не сразу. Тот факт, что во время войны мой отец был в плену у немцев, притормозил решение вопроса о моей кандидатуре. Вместе со мной, кстати, в отряд космонавтов пытался попасть Юрий Батурин, который в 90-е годы стал помощником президента России и все-таки слетал в космос. Но тогда комиссия его забраковала.

Я же в 75-м получил добро от врачей, а в декабре 1978 года для первого пилотируемого испытательного полета на корабле «Союз-Т2» было сформировано два экипажа, в состав одного из которых включили и меня. Мы приступили к тренировкам.

— Но ведь сам факт тренировок еще не означает, что космонавт полетит.

— В том-то и дело. И таких случаев довольно много. Я, например, семь раз был дублером, а слетал трижды. А кто-то так и не побывал на орбите. Вот и в 1981 году, когда с Владимиром Ковалёнком готовились к первому полету, мы были дублерами. Основной экипаж, рассчитывая, что точно полетит, отнесся к тренировкам не очень серьезно. В результате на комплексных испытаниях мы сдали экзамены лучше, и нас сделали основным.

«Работал дворником ради комнаты»

— Именно во время этого полета вы впервые вышли в открытый космос?

— Да, это был мой первый и, к сожалению, единственный выход в открытый космос. Я готовился к нему, тренировался в гидробассейне. Но тренировочные ощущения не сравнишь с тем моментом, когда мы, находясь в реальном космосе, надели скафандры, и я открыл люк. Помню, стою на обрезе этого люка, смотрю на Землю, а там передо мной — Африка, Нил, Средиземное море. Словно я стою на подножке трамвая, который едет со скоростью 8 км/с, но эта скорость не ощущается, ветра нет, в ушах не свистит.
Ощущение очень сильное: что-то похожее на страх, но скорее тревога. В бассейне-то мы понимали, что упасть нам некуда. Но примерно через час, когда начали открывать солнечные батареи, тревога прошла.

— С супругой вы случайно не в Звездном городке познакомились?

— Нет, это случилось много раньше — на танцах в Перми, где я до армии окончил техникум железнодорожного транспорта. Когда мы встретились, мне было 19 лет. Пришел на танцы с другой девушкой. Было весело. Ее приглашали танцевать, как и положено, попросив у меня разрешения. И вдруг меня самого приглашает девушка — ладная, в глазах задорные чертики. Танцует легко, свободно, под конец танца говорит мне тоном, не допускающим возражений: «Сегодня идешь меня провожать домой».

Этой своей непререкаемостью она меня рассмешила. «Нет, — говорю, — не пойду!» «Почему?» — она удивилась, возмутилась, чертики в ее глазах возмутились тоже. Видимо, она привыкла к тому, что для ребят ее слово — закон. Еще бы! Она, как я потом узнал, была спортсменкой, чемпионкой Перми по легкой атлетике. Но я стою на своем: «Потому, что пришел с девушкой и должен проводить домой ее». На том и расстались тогда. Через некоторое время встретил Лилю в электричке. Она сказала: «Приходи сегодня вечером на танцы». И снова произнесла это тоном, не терпящим возражений. Как говорится, пришла, увидела, победила. Но это тот случай, когда я рад был оказаться побежденным.

Когда я поступил в МИИГАиК, мы поженились, и она перевелась в Московский институт физкультуры из Перми. Жить нам было негде, и я устроился работать дворником в МИИГАиКе, потому что дворнику была положена комната. Через год у нас родилась дочь. А сейчас у нас два внука и внучка...

Беседовал Александр СТЕПАНЦЕВ